De profundis (3)
Вдруг он умолк, ему показалось, что он чересчур много сказал.
Она злобно смеялась.
— Ты, наверное, хочешь писать роман? Какую-нибудь извращенную историю любви между братом и сестрой, не так ли? Да... Но ты меня не проведешь...
— Я вовсе и не хочу тебя провести. Значит, ты мне не веришь? Не доверяешь? Послушай, Агая, разве ты не слышишь в моем голосе этой ужасной серьезности? Зачем ты сопротивляешься? Почему не хочешь допустить, что ты меня любишь? Разве ты не сказала мне вчера, что едва не помешалась, когда я в прошлом году снова уехал за границу? И ты думаешь, я не знаю, что ты украла у матери деньги и послала их мне, когда я нуждался?.. Разве сестра так поступает? Зачем? Зачем ты хочешь скрыть, что любишь меня?
— Я люблю тебя, как любят брата, не больше, — сказала она холодно.
— Ха, ха, ха, разве так любят брата? Расскажи это какому-нибудь криминалисту-психологу... Почему же ты стала теперь мертвенно-бледной, почему дрожат твои руки? И пьешь ты много, только для того, чтобы не сознавать, что я говорю. Не мучь же меня...
Он стал серьезен, тело его дрожало.
— Не мучь меня! Я так несказанно счастлив твоей любовью... Я, я... — голос его понизился до едва слышного шепота... — Послушай, Агая, во мне произошло что-то странное...
— Я люблю тебя! — сказал он вдруг, тяжело дыша, и голос его прервался.
Наступила длинная пауза. Молчание длилось необыкновенно долго.
— Поняла ты это? — прошептал он тихо. Она не отвечала.
— Вчера это прорвалось в моей душе... Ты была у меня ночью... Ты не сестра мне больше...
Она с ужасом смотрела на него. Углы ее рта подергивались от муки. Они впились друг в друга глазами, взгляды их неразрывно сплелись.
— Это ужасно! — сказала она. Болезненный страх лихорадочно перебегал по ее лицу.
— Да, это ужасно, — повторил и он, как бы не сознавая.
Снова долгое молчание.
Она вскочила.
— Иди домой! Иди! Иди!
Он никогда еще не видел ее умоляющей.
— Нет, Агая, я не могу уйти от тебя.
— Но чего же ты от меня хочешь? — крикнула она вдруг в бешенстве.
— Ничего, ничего... Конечно, ничего...
Бессмысленно усмехнулся.
— Вчера еще для меня было что-то, что называется кровосмешением... Да, кровосмешение. Я пришел в безутешное отчаяние, когда открыл, что женщина, с которой я праздновал неслыханные оргии, была моя собственная сестра. Сегодня я потерял сестру. Сегодня я вижу Агаю, женщину, постороннюю женщину, которая для меня дороже всякой другой женщины в мире, уже потому только, что она есть кровь от моей собственной крови, физическая часть меня.
Вдруг он запнулся.
— Послушай, Агая, ты боишься кровосмешения?
— Я его совсем не боюсь.
Она язвительно смеялась.
— Но? Но?
Он смотрел на нее с дрожащим страхом, точно дело шло о его жизни. Она тупо, с жестокой холодностью посмотрела ему в глаза.
— Но? Ты спрашиваешь: но? Нет никакого «но», потому что ты для меня как мужчина совсем не существуешь. Ты просто мой брат.
— Ты лжешь! Ты лжешь! Зачем ты мучаешь меня своей ложью? Не разрушай самого священного во мне, того, чем я живу, что составляет содержание всей моей души.
— Ты забыл о своей жене, у тебя лихорадка, руки твои горят, а глаза ядовито, как белена, впиваются в мою кровь... Я не хочу тебя видеть. Ты разрушаешь мою душу, ты...
Она вдруг пришла в себя и с насмешкой бросила:
— Смешно: бесконечно смешно! — передохнула она. — Ты женат на самой красивой, самой прекрасной женщине! Никогда не видала я такой чудной женщины, и тебе все еще мало: ты бегаешь за другой женщиной, которая к тому же твоя сестра.
— О, ты бегаешь за мной так же, как и я за тобой... Ты только труслива, да, труслива. Ты не решаешься признаться в этом. Но когда я вчера сказал тебе, что, может быть, сегодня уеду — ты думаешь, я не видел мучения и усилий, которые ты употребила, чтобы его скрыть? Я уважаю свою жену, но люблю тебя. Пойми же: тебя, тебя люблю я! С самых детских лет жаждала ты этого слова, да, этого: я люблю тебя! Ты дрожала, ожидая его от меня. Ты хотела вынудить его от меня, и теперь, теперь, когда я, наконец, сказал его, ты хочешь так грубо меня оттолкнуть? Ты, быть может, не веришь, что это серьезно, потому что это случилось так внезапно и неожиданно, в момент страдания. Но теперь я живу лишь этим чувством, мой мозг с лихорадочным сладострастием погружается в то прошедшее, когда ты еще не умела скрывать своего желания. Моя душа внезапно вскрылась, я вспоминаю каждое слово, сказанное тобою двенадцать лет тому назад, я вспоминаю тысячи вещей, тысячи мелочей, тысячи взглядов и движений из того времени; я вспоминаю обо всем, что еще вчера было забыто...
Он путался; вдруг потерял нить мыслей и с минуту подумал.
— Нет, нет, я люблю тебя не со вчерашнего дня: я люблю тебя давно. Это случайность, что мне только вчера пришло это в сознание. Тебя мне всегда недоставало. Подумай только: ведь я был счастлив с женою, но всегда, всегда тосковал по тебе!
Мука переполнила его, у него захватывало дыхание, холодная дрожь пробегала у него по спине, он трясся в лихорадочном ознобе.
— Я обожал, я любил до безумия твою любовь, ждал, чтобы только получить от тебя письмо. И когда получал, я читал его и перечитывал без конца. Я читал все то, что ты не могла написать, но что дрожало в каждом слове, я целыми неделями носил с собой твои письма еще тогда, когда я и не подозревал, что ты станешь для меня тем, чем стала сегодня. О, я люблю каждое твое слово, я люблю твою жестокую душу, которая не может найти достаточно горя, чтобы похоронить себя в нем; я люблю твое маленькое томное личико с бездонными глазами; я люблю шелк, охватывающий твое тело, я люблю формы этого тела, я чувствую, как оно прижимается ко мне, обнимает меня, я вижу твои маленькие груди, я чувствую, как они горячо впиваются в мое тело... я... я...
Он начал заикаться. Он неистовствовал, мозг его превратился в одну огромную вздувшуюся опухоль жил.
Потом он снова начал говорить бессмысленно, бессвязно, слова выходили как бы сами собой, горячие, больные, как бы выбрасываемые вулканом.
Она в безмолвной судороге держала его руку, болезненно впивалась пальцами в его кожу. Она схватила его за кисть руки и снова сжала свои пальцы: какое-то безумное ликование было в этой трепещущей, горячей руке.
Вдруг она страшно взволновалась. Ничего больше не слышала, не видела. Она сжала руки так, что все суставы затрещали, потом сжала кулаки и снова распустила пальцы.
— О, Боже! — простонала она, тяжело дыша.
Отодвинулась от него.
— Не говори больше ни слова! — крикнула она, — ни слова! Я уйду, уйду немедленно, если ты скажешь еще хоть одно слово!
У него подкосились ноги.
— Нет, нет, я больше ничего не скажу. Да я и не могу больше! — пробормотал он устало.
Молчание, убийственное молчание, медленно пилившее один нерв за другим.
— Идем! — сказала она, наконец, и встала.
— Куда?
— Разве тебе не все равно, куда ты пойдешь со мной? — она язвительно засмеялась. — Ведь ты хочешь только быть со мной вместе?
— Но только с тобой! Только с тобой одной!.. Я чувствую отвращение к людям, я никого не могу видеть! Я плюю на людей! Я не могу выносить человеческих рож!
— Идем! — сказала она тоном безусловного приказания.
Он изумленно взглянул на нее, посидел с минуту, все время не переставая пристально смотреть на нее, потом поднялся и пошел.
— Ни один человек еще не приказывал мне чего-либо! — сказал он тихо по дороге. — Ни один! Я до сих пор не знал, что значит повиноваться, пока ты вдруг теперь не сказала: иди! И я повинуюсь...
Он злобно рассмеялся.
— И ты хочешь солгать мне, будто любишь меня только как сестра? Да, ты любишь меня только как женщина! Ты ждала лишь этого слова: «я люблю тебя!» — и сейчас же как будто переродилась. Ты знаешь, что можешь теперь мне приказывать, на что раньше не решалась. Откуда эти инстинкты, которыми обладает лишь любящая женщина; откуда чуткое ухо для этого «я тебя люблю» и всех его последствий? Зачем ты лжешь? Ты тоскуешь по мне, в тебе то же безумное желание, ты... ты...
Она остановилась и с бешенством посмотрела на него.
— Если ты скажешь еще хоть слово, — я уйду!
Он опять рассмеялся.
— Попробуй только! Иди, иди!.. Тебе так же невозможно уйти, как и мне... О, как ты прекрасна! Как пылает твое лицо!.. Но где я потерял свою сестру?
Он взял ее под руку и судорожно прижал к себе.
— Я должен держать тебя. Я не уверен в том, что ты в конце концов не уйдешь! Ты безжалостна к себе. Для твоей души все еще недостаточно мучения, еще далеко не достаточно. Ты была бы счастлива только в аду. А теперь, теперь ты мучишь меня. Тебе хотелось бы подвергать меня пытке для того только, чтобы твое сердце разрывалось от моих мук. Oh, je m’y connais
Он безумно смеялся. Они очутились в обществе. Вдруг. Сразу. Мозг его совершенно не заметил длинного промежутка времени. Он не мог уяснить себе, как это он вдруг попал сюда.
Вдруг он стал трезв и холоден.
Он очень разумно разговаривал с каким-то господином в бархатном жилете и с бриллиантовой запонкой в рубашке. За столом его соседкой оказалась молоденькая свежая девушка, которой удивительно нравилось смеяться.
Вдруг снова точка света: встретил глаза Агаи.
Он читал в ее душе, как сомнамбулист. Видел в ее глазах страстное желание, скрючившуюся, судорожно сжавшуюся боль: вся ее душа застыла в этом долгом, жадно болезненном взоре.
Все вокруг него слилось в крутящуюся массу стука ножей, смеха, говора, потом он слышал неприятный шум отодвигавшихся стульев. Видел, как темная масса человеческих тел, мелькавшая перед его глазами, поднялась и машинально встала.
Вдруг к нему вернулось сознание.
Он видел, как люди вошли в гостиную. Попробовал пойти за другими, но остановился, как вкопанный. Что-то потянуло его назад. Он осмотрелся. Он стоял перед открытой темной комнатой. Его толкала туда чья-то чужая рука. Ему показалось, что его что-то повернуло туда: ноги его, казалось, двигались сами собой, он не сопротивлялся больше: в темной комнате он стал приходить в себя.
Невыносимый страх крепко вцепился в его душу. Это ее воля! Она наложила ее на меня! Ее страшная, телесная воля. Мысль, которая стала властью, гигантской, наполненной кровью, властью с длинными, призрачными руками...
Он лепетал это про себя, чтобы успокоиться. Сидел долго в тупой, безумной истоме. Вдруг вздрогнул: она сидела около него.
— Агая?!
— Тише!
Она схватила его руку. Точно кипящий поток пробежал по нему. Тело его начало дрожать. В его мозгу стучали короткие, болезненные удары.
Руки их судорожно сплелись. Что-то бросило их друг к другу.
Они погрузились, исчезли в этом безмолвном пожаре крови. Стремглав, безрассудно бросились они в страшный водоворот полового экстаза.
Когда они выпустили друг друга, то руки их еще крепко переплетались, как будто сделались самостоятельными органами.
— Больше я ничего не могу тебе дать! — он чувствовал, что она говорила, но не мог дать себе отчета, действительно ли она это сказала.
— Твое тело, твое тело! — лепетал он.
— Да ведь я была уже твоей!
— Когда? Когда?
— Сегодня ночью...
Мгновение он ничего не сознавал. Она вдруг исчезла. Душа его мучительно замирала в возрастающем страхе. Была ли это она? Было ли это только видение?
— Вы, вероятно, больны? — спросил господин в бархатном жилете, когда он вышел в гостиную.
Он едва слышал. Глаза его, отыскивая, блуждали вокруг. Наконец, он заметил ее. Она сидела неподвижно с холодным лицом сфинкса и спокойно смотрела на него.
Он подошел к ней.
— Ты была у меня там? — спросил он, дрожа.
— А ты не уверен? — Она странно усмехнулась.
— Я боюсь тебя, ты — ты сатана!
Он дрожал все сильнее.
— Это почему? — она равнодушно повернулась и начала говорить с каким-то господином.
Его душа сжалась. Была ли это та женщина, которая несколько минут пред этим с такой безбрежной страстью прижималась к нему?
— Я еду завтра домой! — с бешенством шепнул он ей.
Она взглянула на него.
— Да, уже давно пора, — сказала она холодно. — Еще два дня, и ты сойдешь с ума.
— Ты груба! — он почти кричал.
Она вновь отвернулась и продолжала разговаривать с незнакомым господином.
Он вдруг сделался совершенно спокоен. Как будто в нем все оборвалось. Незаметно исчез и прошел в переднюю.
— Ты не уедешь! — он видел, что она дрожит, а ее горящие глаза пожирают его. — Ты не уедешь! Я вырву твою душу из тела, если ты уедешь!
Он слышал, как ее зубы, словно в ознобе, стучали друг о друга.
Он презрительно смотрел на нее.
— Мне больше нечего с тобой делать, — произнес он медленно и холодно.
— Ты не уедешь! — задыхалась она.
— Я уеду! Я не хочу больше проституировать свою душу. Я должен спасти тебя в своем сердце от этой... — он презрительно указал на нее пальцем, — бессердечной женщины... спасти развалины.
Он улыбался, как во сне.
Она вцепилась в него.
— Будь завтра после обеда там, где был со мной сегодня... Если тебя не будет, то, то...
— То?
Она подошла совсем близко к нему. Они долго смотрели друг другу в глаза.
И, не сказав ни слова, разошлись.
